Как я помог молодому Сармановскому участковому "квалифицированно" укрыть преступление

В институте имелась еще одна примечательная личность — электрик. К сожалению, фамилию его забыл. Ходил он всегда настолько аккуратно и элегантно одетым, что по облику тянул на профессора. Рассказывали, что до войны учился в театральном вузе. После обучение продолжить не смог — надо было содержать семью. Он обладал великолепным чувством юмора. О нем ходили легенды. Вот одна из них.

В период вступительных экзаменов этот электрик проходил по коридору и увидел группу абитуриентов. Спросил:

— Что стоим?

Ему отвечают, что у них должен быть экзамен — сочинение. Он дает команду:

— За мной! — и приводит всех в свободную аудиторию, рассаживает. Пустующих помещений было много — шли каникулы.

— Кто из вас красиво пишет?

Вызвалась одна девушка.

— Пиши темы сочинений: «Образ вождя в советской поэзии», «Героизм советских людей в Великой Отечественной войне», «Почему я решил стать юристом». У всех есть бумага? У кого нет, возьмите у соседа. Пишите на понравившуюся тему. Я отлучусь на полчаса, сидите тихо.

Уходит. Все вытаскивают шпоры: темы-то все проходные, по ним натаскивали в школе, по ним готовили шпаргалки. Все довольны: попался такой добрый экзаменатор!

А организаторы настоящего экзамена сбились с ног, разыскивая пропавших. Ведь если бы не было одного-двух человек, понятно: опоздали, не пришли. А здесь нет целой группы! Несколько раз заглядывали и в эту аудиторию. Видят: здесь что-то пишут, и дверь закрывают. Наконец, кто-то догадался спросить название группы. Ответили. Как раз та, которую ищут:

— Что вы здесь делаете?

— Пишем сочинение.

— Кто вам дал темы?

— Профессор. Мы фамилии не знаем.

— Срочно переходим в такую-то аудиторию, там будете писать сочинение. А здесь кто-то над вами подшутил.

Под всеобщее недовольство толпа абитуриентов перешла, куда сказали, с большим сожалением расставаясь по дороге с уже написанным. Позже шутка вскрылась. Но, насколько мне помнится, для электрика никаких последствий не наступило.

«В мою бытность студентом Харьковский юридический институт обладал огромным научно-педагогическим потенциалом» Фото: ru.wikipedia.org / public domain

«АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ» ИЗ УЖГОРОДА

До 1966 года институт готовил юристов только для Украины. А затем прием был расширен до 400 человек в год — для всего Союза. Так, у нас учились «целевики» из Калмыкии, Якутии, Молдавии (в том числе гагаузы), Белоруссии, Литвы, а также ряда автономий и областей СССР.

Всех, кто прибывал для сдачи вступительных экзаменов, размещали в частном секторе. В основном хозяевами квартир являлись старушки. Цена была общая — рубль за сутки. Когда пришел по адресу, понял, почему в основном старушки принимают у себя абитуриентов. В комнате на 20 кв. м, не больше, жили 6 человек. Спали — кто на койке, кто на диване, кто на раскладушке, а кто и на полу, на матрасе. Словом, для бабушек, получавших в то время небольшую пенсию, это была существенная материальная поддержка.

Среди жильцов комнаты были ребята со всех концов Союза. Особенно запомнился один парень из Ужгорода. Он сообщил, что окончил лесотехнический техникум, где изучал основы марксизма-ленинизма, так что вступительные экзамены для него — пустяк. Поскольку он работал на лесосплаве, хорошо зарабатывал, то и одет был соответственно. Например, у него у единственного была белая нейлоновая рубашка — модная новинка того времени.

Конкурс в том году составлял четыре человека на место. Расписание экзаменов было составлено таким образом, что 3 августа ужгородец первым из нас пошел на экзамен. Естественно, утром. И вот — 11 вечера, а его все нет. Мы забеспокоились. Наконец он пришел, в дрезину пьяный. Мы его обступили: что случилось? Он сообщил, что историю провалил. Мы удивились: а как же марксизм-ленинизм? Он как-то зло посмотрел на нас и, обращаясь ко мне, спросил:

— Вот что бы ты ответил на вопрос: «Причины образования Древнерусского государства»?

Я попытался вспомнить соответствующий раздел из школьного учебника и что-то сказал ему. Ужгородец ухмыльнулся:

— Я так все и сказал. А экзаменатор мне: «Вы, молодой человек, не назвали самую главную причину — экономическую. Марксизм-ленинизм требует всегда в развитии общественных отношений видеть экономическую составляющую».

Я стал лихорадочно в памяти приводить в порядок эту экономическую составляющую.

— Ну а какой был второй вопрос?

— «Полная и окончательная победа социализма в СССР». Что скажешь?

Я вновь кратко пересказал все, что помнил из учебника. А ужгородец меня поправил:

— Плохо. Надо было сказать следующее: «Полная победа — это когда социалистические общественные отношения победили в отдельно взятой стране, в СССР, но еще была возможна реставрация старого строя извне. А окончательная победа, к середине 50-х годов, это когда сложился социалистический лагерь и реставрация извне стала невозможной».

Я скис. Так, как спрашивали ужгородца, я бы, конечно, не выдержал.

На следующий день с тяжелым чувством пошел на экзамен. Сел за стол, вчитался в билет. И тут же подумал, что ангел-хранитель расправил надо мной свои крылья: это были те самые вопросы, на которые не смог вчера ответить мой сосед. Так что с «ужгородской подачи» отвечал я уверенно. Экзаменаторы, внимательно выслушав меня, переглянулись и в конце концов задали последний, дополнительный вопрос:

— Вы откуда приехали? Из Удмуртии? Как охарактеризуете кратко ее положение до Революции и после?

У меня, поработавшего в редакции газеты, в райкоме комсомола и неоднократно по этому поводу выступавшего, даже своего рода клише выработалось: «До Революции — отсталая царская окраина, край ссылок революционеров. После Революции — индустриально-аграрная республика. Победа ленинской национальной политики и т. д. и т. п.» Так я стал студентом.

«Все больше убеждаюсь: не будь худа, не случилось бы добра. Я все-таки стал кандидатом наук, профессором. У меня много печатных трудов. В прокуратуре также достиг немалого — государственный советник юстиции второго класса»

В АСПИРАНТУРУ НЕ ПУСТИЛА ПЯТАЯ ГРАФА

Учеба в престижном вузе дала многое. Вначале, конечно, комплексовал. Рядом со мной учились выпускники различных специализированных школ. Они со знанием дела рассуждали о модных тогда музыкальных течениях, о театре и прочем. Буквально через три-четыре недели я понял, что причин для комплексов у меня нет. Театральный репертуар я знал не хуже, помогала популярная в те годы радиопередача «Театр у микрофона». Также в положительном плане сказалось мое увлечение книгами.

Курс в 400 человек состоял из 13 групп. С сокурсниками быстро нашли общий язык, сблизились и подружились, хотя характеры были разные. Сохранили институтское товарищество на всю жизнь.

Учебная программа была насыщенной, она давала возможность получить добротное, широкое образование. С высоты своего возраста и опыта можно судить, что нам дали хорошие юридические знания, привили начала профессии, научили самостоятельно мыслить. Были, конечно, издержки. Огромное количество времени тратилось на конспектирование трудов из области марксизма-ленинизма. Предметы сдавались под углом зрения этих идей и очередных решений съездов КПСС. Хотя, как сказать… Я и сегодня иногда в своих выступлениях ссылаюсь на высказывания классиков марксизма-ленинизма, чем поражаю слушателей, особенно молодых.

Учеба в общем-то давалась мне легко. Учился с удовольствием. Помогала память. Занятия не пропускал, вел подробные конспекты лекций. В период сессии за ними выстраивалась очередь. Надо отдать должное организации учебы. Каждый студент получал полный комплект учебников. В институте и общежитии были читальные залы с открытым доступом к различным энциклопедиям, справочникам, прочей литературе. Как потом напишут в моей характеристике, «принимал активное участие в общественной жизни», являлся членом профкома института, председателем профбюро курса. Еще мы обязательно были агитаторами во время избирательных кампаний в разные советы.

Из дома я ничего не получал, там подрастали другие братья и сестры, они требовали к себе внимания. Стипендия была 45 рублей. По тем временам — значительная сумма. Студенты педагогических вузов получали по 29 рублей, университетов — 35. Шиковать не приходилось, но и голодным не ходил. В те годы на Украине продуктов питания имелось в изобилии. Они были дешевыми. Я не курил, спиртным не увлекался. Летом в каникулы неделю-другую вместе с группой студентов подрабатывал на стройке. На эти деньги покупал одежду, обувь.

Четыре года обучения пролетели быстро. Учился на отлично. А поскольку с интересом занимался в научных кружках, то был оставлен в аспирантуре — прочили тогда мне мои институтские педагоги научную карьеру. На официальном государственном распределении комиссия рекомендовала мою кандидатуру для зачисления в аспирантуру, за что, согласившись с этим предложением, я, как все при распределении, расписался в специальном журнале. И преддипломную практику проходил в Харькове как будущий аспирант.

Но недели за две до госэкзаменов узнаю, что место на кафедре теории государства и права, на которую первоначально я был распределен, отдали другому выпускнику. Оказывается, подкачала пятая графа (так тогда в обыденных разговорах обозначали паспортную графу «национальность»). Татарину предложили обосноваться на другой, менее престижной кафедре. Ректор, к которому я сходил на прием, так и сказал, что на распределении они поспешили, оставив меня на этой кафедре, и что, окончив аспирантуру, после защиты я все равно уеду к себе на родину, в Татарию. А для чужих регионов они кадры научные не готовят. Так предельно просто и ясно сказал. Не помогло даже мое обещание, что женюсь на хохлушке и останусь на Украине.

Но ради того только, чтобы стать кандидатом наук, заниматься проблемой, которая меня вовсе не интересовала, не захотел. Не было смысла оставаться в институте, и я попросил распределение в Татарию. Чтобы получить направление выпускнику украинского вуза в другую республику, пришлось ректорату обратиться аж в прокуратуру СССР. Там разрешили.

В июне 1972 года сдал государственные экзамены, получил диплом с отличием. Пела ли душа? Наверное, нет. Радость была омрачена несправедливостью при зачислении в аспирантуру. Так впервые я столкнулся с больно ударившим меня делением на «нужные» и «ненужные» национальности. Но я не обижаюсь. Периодически вспоминая эту историю, все больше убеждаюсь: не будь худа, не случилось бы добра. Я все-таки стал кандидатом наук, профессором. У меня много печатных трудов. В прокуратуре также достиг немалого — государственный советник юстиции второго класса (по аналогии с военным званием — генерал-лейтенант). В Казани — прекрасная квартира, семья. Еще неизвестно, как бы сложилась судьба татарина в украинском вузе. Эта «прививка» помогла впоследствии пережить куда более кусачие случаи.

Кстати, вместо меня, как потом выяснилось, взяли не украинца, а человека «иной» национальности. Впоследствии узнал, что жизнь его здорово потрепала…

В Харькове мне довелось побывать 10 лет спустя. Я учился в институте повышения квалификации прокурорских работников, расположенном недалеко от нашего главного корпуса. Однажды на улице увидел идущего впереди одногруппника, того самого, оставленного вместо меня в аспирантуре. Шаркающая походка, сгорбленная спина, в руке портфель… Я замедлил шаг, чтобы не обгонять его. Он, оглянувшись, тем не менее узнал меня, остановился и поздоровался:

— Здравствуй, Кафиль!

У меня, видимо, еще не все перегорело, и разговаривать с ним не было совершенно никакого желания:

— Гражданин! Вы обознались. Моя фамилия Иванов.

И прошел мимо. Он в недоумении стал меня догонять:

— Нет, ты же Кафиль. Кафиль?

— Гражданин, не приставайте. Сейчас милицию приглашу. Вам же ответил, что я Иванов.

Так оставил его в недоумении. Не знаю, поступил ли я верно…

Заканчивая рассказ об институте, добавлю, что было несколько встреч выпускников, но обстоятельства все время складывались не в мою пользу. На последнюю встречу в 2017 году собрался, но из России никого на Украину не пропустили.

«Мне сказали: «Поедешь следователем в Сармановский район». Мне было все равно, лишь бы работать» Фото: «БИЗНЕС Online»

«ДАВНО ТАМ НЕТ СЛЕДОВАТЕЛЯ. ПРОПАДЕШЬ, ПАРЕНЬ»

Наступил день, когда я переступил порог прокуратуры республики. Мне сказали: «Поедешь следователем в Сармановский район». Мне было все равно, лишь бы работать. Известно, как кадровики в таких случаях поступают: затыкают те места, в которые знающих и пряником не загонишь. Секретарь отдела кадров, когда начальник вышел из кабинета, нагнала на меня страху: «Глушь, только кукурузником можно долететь, делопроизводство на татарском языке. Давно там нет следователя. Пропадешь, парень». Сначала испугался, но потом подумал: работают же там люди! В конце концов, не навечно же я собираюсь в «эту глушь». И согласился. Стали оформлять документы. С 1 августа 1972 года я был назначен следователем прокуратуры Сармановского района.

Четыре часа добирался я на кукурузнике (так в народе называли самолет Ан-2) до своего места назначения. Прилетевшие со мной быстро разошлись: кого встретили на лошади, кого — на редкой в то время легковушке. А я стою посреди голого поля и на пригорке вижу село. В одной руке у меня небольшой чемодан с вещами, в другой — увесистый сверток с учебниками и конспектами. Ни попутки тебе, ни автобуса… Пришлось идти пешком.

В райцентре спрашиваю у встречных по-русски, как найти прокуратуру. Все шарахаются. Для них в те годы, уж поверьте, было это странно. Вижу — сержант милиции стоит. Я к нему. А он вдруг такую бдительность проявил, что поначалу чуть не забрал меня в отделение: «А вдруг ты преступник, интересуешься с нехорошей целью?» Хотя тогда термин «терроризм» еще такого, как сегодня, распространения не получил. После разъяснения ситуации сержант назвал мне ориентиры, чтобы добраться до цели: «Вон — водочный магазин, дальше за поворотом — рюмочная, а потом — столовая, повернешь направо, будет буфет клуба, а наискосок — и прокуратура». Как тут не найти со столь точными ориентирами — отыскал!

Районный прокурор Гусман Гинанович Мухутдинов встретил приветливо. Он был пожилым человеком и мне в отцы годился. Сразу понял, что новый назначенец устал с дороги и чертовски голоден. «Ты, — говорит, — вещи здесь оставь, а переночуешь у меня». А ведь мог сказать: «Переспишь в кабинете». Нет, домой пригласил. И жил я у него целых три дня. До сих пор помню гречневую кашу, которую готовила его супруга на завтрак. Потом он меня сам на постой к одной старушке определил.

Лето в тот год было знойное, сухое. Под Москвой торфяники горели. А я, сидя в своем скромненьком кабинете сельского следователя, просто изнывал, и не столько от жары, сколько от работы. Сейф, дореволюционная этажерка и огромный купеческий стол с ножками-бочонками — вот все мое кабинетное хозяйство, да еще масса нужных и ненужных бумаг!

Закончил производством свое первое дело. Беседовал с грехом пополам с людьми на татарском языке — это я еще как-то одолевал. Однако и здесь чувствовалась бедность словарного запаса, особенно различных терминов. А вот писал протоколы допросов на русском языке. Обвинительное заключение также написал на русском языке.

«Не годится! Переписывай, учись грамоте родного языка, — зачеркнул мои труды шеф. — Хотя ладно, это обвинительное заключение я тебе переписать сам помогу. А ты беги в библиотеку, обложись словарями. Три дня даю, покопаешься, потом ко мне придешь. Посмотрим, чему научился».

Второе обвинительное заключение я уже самостоятельно на татарском языке составил. И как же хохотали мои коллеги, читая его и вылавливая несуразицы! Но вскоре я накупил словарей, книг по татарскому языку, да и свою положительную роль сыграло погружение в языковую среду — ведь все говорили там только на татарском; и этот языковой грамматический барьер преодолел и относительно спокойно проработал несколько месяцев.

Следственная служба сложна, здесь, полагаю, доказательства не нужны. Это и ночные выезды, и командировки в самые отдаленные уголки района (преступления совершаются не по географическому принципу). Уголовные дела требуют жесткой дисциплины — ты должен расследование закончить в процессуальные сроки. Обвиняемые тоже требуют своего внимания. Арестованные содержались в Мензелинском следственном изоляторе. Конвой в район — раз в 10 дней. А если срок поджимал, приходилось ехать в Мензелинск. Один рейс автобуса уходил утром, в Набережных Челнах — пересадка. Доехав до автовокзала Мензелинска, стремглав несся в изолятор. Быстро закончив формальности, снова бежал на автовокзал. Приехав в Набережные Челны, вынужден был ночевать. Рейс на Сарманово — только завтра утром. Ночевал на автовокзале, о гостинице мечтать не приходилось — они были переполнены строителями КАМАЗа. Портфель с материалами дела держал крепко в руке, боясь, что задремлю и у меня его уведут. Всевышний миловал — обходилось без происшествий.

ТЕЛЕФОННОЕ ПРАВО ПО-САРМАНОВСКИ

Когда освободилась служебная квартира следователя — однокомнатная, типовая, в четырехэтажном панельном доме — переехал в нее. Удобств никаких, кроме центрального отопления. Воду брал из колонки. Ведро из-под умывальника выносил на помойку. Мог бы не съезжать от хозяйки. Но тогда в квартиру вселили бы кого-то другого и прокуратура бы ее потеряла. И так поступала не только прокуратура.

Буквально через несколько дней имел радость познакомиться с настоящей сельской непосредственностью… В прокуратуре работала уборщицей-курьером (так важно называлось ее рабочее место) Энже-апа. Поскольку было печное отопление, она еще зимой и печи топила. Ко мне отнеслась по-матерински тепло, сказав, что ей нетрудно в моей однокомнатной квартире раз в несколько дней вымыть полы и прибраться. Там и увидела, что оба окна прикрыты газетами. Жил-то я один, работы на новом месте — непочатый край, и заниматься занавесками попросту не оставалось времени. Да и в магазине их было не купить. Смекалистая апа тут же предложила помощь. Сказала, что в раймаг только что привезли партию штапеля, и попросила позвонить (вот оно — вездесущее телефонное право!) заведующему магазином, объяснить, что я новый следователь прокуратуры, получил квартиру, а окна занавесить нечем. А дом-то между прочим на центральной улице! Причем она просила добавить, что мне негоже самому ходить по магазинам, а придет, мол, наша уборщица. Я так и сделал. Спустя несколько дней квартиру украшали новые занавески, подшитые и отглаженные. А еще через некоторое время по селу поползли слухи, что «новый следователь Амиров живет в таких хоромах!» При первом удобном случае я поинтересовался у апы, сколько она попросила ткани у завмага. Она была человеком добрым, искренним и беззлобным, а потому сразу созналась, что попросила на… 10 окон. То есть остальной отрез (на 8 окон) она приберегла для себя — мало ли, пригодится, еще дочек замуж выдавать… На деревне всегда жили впрок.

Короче, посмеялись над этим случаем и забыли. Но ненадолго. Поводами для смеха Энже-апа снабжала в избытке.

В тот год туго было с хлебом. Огромные очереди, хлеб в магазине покупали по спискам о количестве членов семьи. Простоял я как-то несколько часов в очереди и зарекся больше туда ходить. На выручку пришла апа: «Ты же занятой человек, занимаешь ответственную должность. Позвони директору пекарни и скажи, что твой паек будет выкупать наша сотрудница». Оказалось, он уже знает о моем приезде: сарафанное радио работало исправно. По договоренности апа получала хлеб и на меня, заносила на работу по буханке два раза в неделю. Надо ли говорить, как я был доволен, что она освободила меня от бытовых забот! Через некоторое время обращаю внимание, что сослуживцы и знакомые милиционеры с интересом на меня поглядывают. В чем дело? Один из них объяснил, что все удивлены тем, что в день я съедаю по две буханки. Так апа «оценила» мою норму. А директору пекарни и односельчанам пояснила: «Да вы его не видели, он же богатырь, высокий, большой, еще столько же может съесть!» В многодетной семье апы положенного пайка не хватало, так что не стал я опровергать слухи, что не богатырь и столько хлеба на самом деле не съедаю.

«Решил над уборщицей подшутить: «Знаешь, Энже-апа, с помощью этого прибора следователь определяет, говорят ему правду или нет. Если говоришь правду, аппарат не будет реагировать, если соврешь, рука твоя покраснеет» Фото: Andshel / ru.wikipedia.org / CC BY-SA 3.0

ФОТОУВЕЛИЧИТЕЛЬ В РОЛИ ДЕТЕКТОРА ЛЖИ

Что касается «рабочих моментов», связанных с забавной курьером-уборщицей, то Энже-апа и тут была человеком необычным. Например, многим вещам, находившимся в моем кабинете, давала удивительные объяснения. Так, станок для подшивки бумаг, по ее мнению, служил для того, чтобы в него вставляли пальцы подозреваемого и закручивали до тех пор, пока тот не признается в преступлении. Я показывал ей, как подшиваю материалы уголовного дела, но она, держась на расстоянии, лишь качала с сожалением головой.

С опаской, предельно осторожно она вытирала пыль и с такого безобидного прибора, как фотоувеличитель. Его она, видимо, тоже относила к каким-то хитрым следовательским штучкам. Однако женское любопытство взяло верх. Как-то во время уборки она попросила показать, как эта штука работает. Решил над ней подшутить: «Знаешь, Энже-апа, с помощью этого прибора следователь определяет, говорят ему правду или нет. Если говоришь правду, аппарат не будет реагировать, если соврешь, рука твоя покраснеет».

Она проявила интерес. Я продолжаю: «Хочешь, проверим? Положи свою руку под прибор и наблюдай. Если ничего не покраснеет, значит, говоришь правду. Если рука начнет краснеть, то по величине покраснения можно судить и о размере неправды».

Я отвел красное стекло в сторону и включил увеличитель. Она положила руку под объектив и стала внимательно наблюдать за пятерней. Вначале я задавал ничего не значащие вопросы, в духе «как твое имя?» Она отвечала правду. Ничего не происходило, рука не краснела. Потом я стал задавать ей щекотливые вопросы, на которые первому встречному-поперечному не ответишь. Энже-апа заволновалась и стала в своих ответах деликатно обходить истину. Поскольку все ее внимание было сосредоточено только на руке, я легонько двинул стекло, кончики пальцев покраснели, она сильно разволновалась. И когда я задал такой вопрос, на который себе-то не всегда честно ответишь, и она стала все отрицать. Я двинул стекло так, что оно закрыло всю ладонь. Энже-апа испуганно вскрикнула и отдернула руку.

Вскоре по селу распространились слухи: молодой следователь видит людей насквозь и имеет связь с космосом. Многие на веру этого не принимали. Но по-деревенски все же имели в виду и при случае учтиво здоровались: мало ли что. И вот представился случай продемонстрировать свои «сверхъестественные способности».

«Цыплят мог взять только человек, у которого на этот счет есть хорошее прикрытие, у которого тоже много цыплят. Сколько их у него бегает, никто точно считать не будет» Фото: «БИЗНЕС Online»

ДЕРЕВЕНСКИЙ ДЕТЕКТИВ И ПОЛСТА ЦЫПЛЯТ

Как-то прокурор направил меня в одну из деревень для производства следственных действий. В помощь мне определили местного молодого участкового. Он и рассказал, что недавно два соседа поехали в райцентр на машине одного из них и купили по 50 цыплят. И у «безмашинного» соседа в прошлую ночь пернатые пропали. Все до единого.

Понятно, что это была кража. Ведь если бы какой зверь похозяйничал, то сколько-нибудь цыплят да осталось бы, были бы и следы — пух, перья, задушенные птенцы. Облазил участковый вместе с мужиком всю деревню — найти вора не может.

Я задумался: если бы у кого-то неожиданно всплыли пять десятков цыплят, это в небольшой деревушке быстро бы привлекло внимание. Деревенский народ наблюдателен. Значит, цыплят мог взять только человек, у которого на этот счет есть хорошее прикрытие, у которого тоже много цыплят. Сколько их у него бегает, никто точно считать не будет.

В общем, разгадка лежала на поверхности: цыплят взял сосед. Тем более что, кроме этих двух, в деревне птиц давно никто не покупал. Но просто так советовать молодому участковому, где искать пропажу, не стал, а решил подшутить. Спросил:

— Как расположены дома двух соседей, если смотреть с улицы?

— Слева тот, у кого цыплята не пропали, а справа — у кого исчезли.

— Я помогу тебе раскрыть преступление. Только дай слово, что никому не расскажешь, как это сделаю.

Участковый дал слово. Я продолжил «расследование»:

— Сейчас свяжусь с космосом, оттуда получим ответ, — закрыл глаза, сделал задумчивое лицо и через некоторое время произнес:

— Встань позади этих двух домов со стороны картофельного огорода. Ищи пропавших цыплят справа.

И отпустил участкового. Через некоторое время он, радостный и одновременно озадаченный, прибежал ко мне с благодарностью. Действительно, оказалось, что цыплят украл сосед, на которого даже никто не подумал: сосед ведь! Я спросил:

— Преступление раскрыто, почему грустишь?

— Не знаю, сообщать о нем в дежурную часть или нет. Все же первое на моем участке.

— А сосед написал заявление?

— Нет.

— Вот из этого и исходи.

Так я помог молодому участковому «квалифицированно» укрыть преступление. Как закончилось дело? По-деревенски. Сосед вернул цыплят, попросил прощения. Распили бутылку и разошлись. А участковому про розыгрыш я так и не рассказал. Вполне вероятно, он до сих пор травит внукам байки, как раскрывал вместе со следователем прокуратуры преступление через космос. Словом, юмор в следствии — дело не последнее… Уж во всяком случае не помеха.

«Психологи утверждают, что осеняющие мысли приходят не вдруг. Они результат работы подкорки мозга. Человек озабочен какой-то задачей, мозг думает и в конце концов находит решение» Фото: «БИЗНЕС Online»

ЧП РАЙОННОГО МАСШТАБА

В одной из деревень во время Сабантуя произошло убийство. Сейчас, по совести говоря, оно не воспринимается чем-то из ряда вон выходящим. А тогда это было ЧП районного масштаба.

На месте происшествия установили, что между двумя молодыми людьми произошла драка, один из них оказался проворнее… Его противник скончался от удара по голове. Орудие преступления обнаружили тут же — увесистый камень, рядом с ним лежала штакетина с ржавым гвоздем.

Специфика работы в деревне такова, что там — свои обычаи и законы; надеяться привыкли на народную справедливость, а не на Уголовный кодекс. То, что все друг друга знают, лишь на первый взгляд упрощает положение дел. Как только очевидцев попросили пройти для дачи показаний, толпа рассосалась сама собой. А недавние ее заводилы затянули в один голос: «Белмим, курмэдем, и вообще, мин смотрел другая сторона!»

И все же по неофициальным каналам удалось выяснить, что конфликт у парней произошел из-за девушки. Тот, что оказался ловчее, живет сейчас в райцентре. Но его родители родом из этой деревни, и он часто сюда приезжает. Здесь познакомился с местной девушкой; дружба, судя по всему, была крепкой. А погибший, изрядно отметив праздник, стал приставать к приезжему, почему он сманивает местных девушек. Завязалась ссора…

Погибший схватил штакетину с большим ржавым гвоздем и, подняв ее над головой, пошел на чужака. Тот, оценив ситуацию, схватил то, что попалось под руку. А попался, как на грех, увесистый камень. Защищаясь, приезжий кинул его в обидчика. Удар был настолько силен, что пробил череп. Истекая кровью, местный умер.

Ни имени нападавшего, ни адреса деревенские «не смогли» назвать. Полагаю, что они молчали, понимая, что по большому счету местный сам был виноват. Не помогла и девушка: «Я знала его только по имени — Рустем. А как его фамилия и где он живет, не знаю. Мы встречались только в деревне, в райцентр я не ездила».

В общем, ехать на доклад к руководству было не с чем. Но и на месте оставаться не имело смысла. С самым плохим настроением мы с инспектором милиции поехали домой на его мотоцикле.

Благополучно доехали до райцентра. Инспектор направился к начальнику отдела. Узнав, что прокурор находится здесь же, я тоже пошел. Получать нагоняй начали уже с порога. Распекали нас на пару начальник милиции и прокурор района. Речей о необходимости улучшения работы и своем непрофессионализме выслушали сполна…

Психологи утверждают, что осеняющие мысли приходят не вдруг. Они результат работы подкорки мозга. Человек озабочен какой-то задачей, мозг думает и в конце концов находит решение. Приводят в пример открытие Менделеевым своей периодической таблицы и иные исторические факты. Так это или нет, но я вдруг вспомнил об одном из своих первых уголовных дел, которое было связано с той самой деревней, где произошло убийство. У меня в мозгу связались воедино имя молодого человека, который прошлой осенью был в деле фигурантом (парнишка помогал сгружать с телеги сено, которое было украдено в колхозе, чтобы помочь бедствующим родственникам); и имя его девушки, и то, что он из райцентра, часто посещает эту деревню (уж на Сабантуй точно ездил). Это была, конечно, рабочая версия. Но, когда тебя распекают, времени для детальной проработки нет, надо спасать положение. Я встал и заявил: «Я знаю, кто убийца. Он живет на улице такой-то, дом номер такой-то. Звать его так-то».

Выражение лиц у коллег в тот момент надо было видеть. Естественно, начальство потребовало объяснений и доказательств. Я же ничего назвать не мог — просто предположил, и все. Поскольку дом находился недалеко от райотдела, предложил послать дежурного сотрудника по указанному адресу и доставить парня. Единственное — упросил, что допрашивать я буду один и чтобы не вмешивались. Прокурор и начальник милиции, скорее всего, подумали, что следователь перегрелся на солнце.

Парня доставили. Рисковал ли я? Ведь убийство мог совершить другой человек. Но молодость следователя списала бы неудачу, и я рискнул. Напомнил парню о предыдущем деле, сказал, что следствие всегда учитывает чистосердечные показания, предложил ему рассказать о происшествии. Взамен обещал ходатайствовать перед прокурором об избрании меры пресечения, не связанной с арестом, с тем, чтобы он сдал выпускные экзамены (убийца еще учился в школе). Оценив обстоятельства дела, добавил, что в этом случае и квалификация может быть более легкой. Парень признался, все рассказал, написал явку с повинной, детально описал все произошедшее, что соответствовало протоколу осмотра места преступления и тем показаниям, что удалось собрать. Гнев на молодого следователя сменился на милость. У всех настроение поднялось: шутка ли, раскрыто такое преступление!

— Ну и как ты узнал про убийцу? — спросил начальник отдела.

— Вы понимаете, мне из космоса информация пришла. У меня иногда такое случается, — ответил я.

— А утром-то чего она тебе не пришла? Или до убийства?

— Утром канал был закрыт.

Начальник милиции на радостях полез в сейф за бутылкой. Я не пью, но уйти было бы хамством с моей стороны, тем более что обмывали-то мой успех. Во время короткого застолья снова принялись выпытывать мой секрет. Я настаивал:

— Все просто — я обладаю сверхъестественными способностями и в критических ситуациях пользуюсь поддержкой свыше, то бишь из космоса. По специальному информационному каналу.

Никто из присутствующих ничего тогда не высказал, не покрутил пальцем у виска, но потом при встрече все смотрели на меня, как мне кажется, с уважением.

Пока шло следствие, наш обвиняемый окончил среднюю школу. Как сложилась его дальнейшая судьба, не знаю, но хочется думать, что из него получился хороший человек.

«Провожая меня в командировку, прокурор района сказал: «Заберут тебя в аппарат, заберут. Жаль, конечно. Но соглашайся. Казань не Сарманово. Будешь работать в столице»

КАЗАНЬ НЕ САРМАНОВО. И Я СОГЛАСИЛСЯ

Прошел первый трудовой год. В начале сентября пришло указание, меня включили в республиканскую бригаду по расследованию очень серьезного хозяйственного преступления, которое впоследствии завершал союзный «важняк». Провожая меня в командировку, прокурор района сказал: «Заберут тебя в аппарат, заберут. Жаль, конечно. Но соглашайся. Казань — не Сарманово. Будешь работать в столице».

Проработал я в составе той бригады недели две. Оказывается, все это время меня вблизи изучали… Руководство следственного отдела я устроил.

Действительно, вскоре мне предложили перевод на должность старшего следователя республиканской прокуратуры. Предложение почетное, но, признаюсь, крайне неожиданное — год же только работаю! К тому времени все в районе меня полностью устраивало: язык освоил, с прокурором ладил, дела шли своим чередом, даже квартиру получил… Однако действительно Казань не Сарманово. И я согласился.

Но этот район стал для меня первым жизненным и прокурорским университетом. Здесь произошла первая встреча 23-летнего человека с хитросплетениями реальной жизни — непростой, многослойной. И этот опыт очень пригодился в дальнейшем (о работе Амирова в республиканской прокуратуре подробнее читайте на «БИЗНЕС Online»).